Тени уложены на застигнутую врасплох фигуру щедрыми мазками, обращают живого человека в извращенный оккультный символ - деревянный идол взращенный на крови и чужих жизнях. Вскормленного необъятными желаниями, молитвами, скромными запросами... Теплый свет единственного включенного светильника откровенно желтит, накладывает на светлую кожу мистический оттенок. Обращает каплями загустевшую кровь в поцелуи кармина на припухших губах. Выделяет сине-фиолетовым подтеки пылавшей некогда ярости, чертит свето-тенью царапин попытки забраться под ребра. Эти следы, полные первобытных чувств, вырезаны на заставшем изваянии источают жадность именно сейчас, ликуют на распев тысячею голосов провозглашая виновного. Выдвигая его на эшафот собственно совести, вымачивая розги в едкой смеси самобичевания. Подготавливая лучший момент для рассекающего вязкую тишину удара из слов, разорвущих внутренности похлеще любого палача. Неминуемое наказание казалось бы, да вот только тот кто должен был его получить не трясется в страхе, а ждет его с нетерпением.
Зеленые глаза встречаются с глубокими синими, скатываются по лакированному светом лицу ниже, цепляясь за раненные губы как утопающий за соломинку. Но и она ломается, позволяя ему пасть дальше - глубже - вслед за карминовой каплей, стекающей по выбритому до синевы подбородку, шее. Взгляд блуждает по открытому перед ним телу словно рисуя его для себя масляными красками заново. Выкрашивая человеческий остов новыми цветами, вынуждая взглянуть иначе на то, что ранее всегда было рядом - только руку протяни. Жадность ли? Жажда? Что из этого хлесткими ударами гонит дальше не ясно, но чернильный зрачок